получилось длинновато, но может кому то буде интересно. буду признательна за отзывы и коментрии! можно ж сказать что роды – это целая жизнь!

                       Человек предполагает, а Бог располагает

Смешно, я всегда была сторонницей кесарева сечения. Проникнутая логикой разума и прогресса я считала, что нет смысла в лишних муках и усилиях, когда их можно так просто избежать.Мы же всё ж таки в 21 веке живём!!

Всю первую половину беременности я проходила с полным сознанием того, что более гнустного, дикого и варварского способа производить на свет детей не существует! Испытывая некоторые прелести токсикоза, а потом радости бегемотно-неповоротливого состояния  я искренне не понимала – почему ж это мы летаем в космос, расщепляем  атом, а такую необходимую и естественную потребность в продолжение рода не можем усовершенствовать.

Желая выяснить картину своей жизни на ближайшие месяцы – я с удивлением  обнаруживала, что вся замечательная наука и техника не могут разгадать загатку развития плода, не знают до конца точно, что именно на него влияет, почему  одни и те же болезни у одних рожениц могут пройти без следа, а у других обернуться серьёзными последствиями для малыша. И так почти со всем – что не спросишь – ответ один – точно пока не установлено… и тут-то у меня начали появляться смутные подозрения касательно истинной мощи и величии прогресса и цивилизации..  К счастью, я ещё набрела на отличный блог по грудному вскармливанию, где был дан списочек интересных книг про роды и детей как вообще, так и первого года жизни. Руки до всего этого у меня дошли только в последние месяцы, но то что я узнала – потрясло меня совершенно, в корне изменило мои давнишние представления и полностью подтвердило сомнения возникавшие в последнее время. Короче говоря, я глубоко прониклась идеей естественных родов.

В разных русских и английских книжках стала я искать подробные опсиания этого загадочного процесса, увлекаясь всё больше и больше, проникаясь красотой и осмысленостью этого действия, штудировать разные фазы удивительных совместных действий матри и ребёнка. И такое меня разобрало нетерпение!

 Единственное, что меня очень пугало – это не знаниние порядков здешних (дубайских) роддомов и опасения что они всё сделают не правильно и всё нам с дочерью испортят. Однако, мне очень нравилась моя врач Марьям. Всю беременность она стремилась как можно меньше вмешиваться в процесс, даже про спец витамины говорила всё время – сейчас еще рано.. так до последнего 9 месяца всё было рано. И когда мой волнующийся муж с первого визита всё спрашивал у ней – что нам делать? Что-то есть особенное? Какие-то таблетки,витамины, режим дня? Она весело улыбалась и говорила – «живите как обычно – это естественный прроцесс- ему не надо помогать!» Но на все мои жалобы –типа мне неудобно спать, движения ребёнка перестали быть сильными, голова болит – она реагировала моментально, и назначала двадцать пять разнообразных подробных обследований, причём на всех них писала – срочно,и, если к тому времени как результаты были готовы – а с пометкой срочно, если поликлиника закрываоась, их отправляли делать в родильное отделение, которое работает круглосуточно, и иногда они могли быть готовы только к 10 вечера, а иногда и вообще к 12, рабочий же день моей Марьям заканчивался в 8, и тогда ей звонили на мобильник и сообщали результаты обследования, а она принимала решение – что делать, но мне при этом – всегда-она говорила – всё отлично! Всё так и должно быть! У тебя замечательная беременность и отличный ребёнок! И на всё,  что бы я ей ни рассказывала, горько жалуясь на ужасное самочувствие, она весело и как-то победно улыбалась, и уверенно говорила мне: «Просто отлично! Так и должно быть.Очень хорошо, что ты всё это чувствуешь!». Отчего организм, да я вместе с ним, осознавал ясно и бесповоротно, что он совершено здоров и бодр.

Был, например, у нас такой случай – на 38 неделе она, как обычно, проверяла меня на узи, и я её спросила – перевернулся ли ребёнок. Потому как читала что у него чуть ли не на 36 неделе последний срок к переворачиванию, а иначе бывают всякие ужасы! На что она невозмутимо мне ответила: «Ещё нет. Но ты не волнуйся, у неё достаточно времени. Что ж ты думаешь, дочь у тебя совсем глупая?» и сказано это было так уверенно и спокойно, что я сразу и забыла о переживаниях, хотя в жизни-то я ужасная паникёрша, а с беременостью это только усилилось. На следующей неделе девица моя перевернулась как надо, а я прочитала, что одним из серъезных факторов для принятия ребёнком правильного положения – является душевное состояние матери. Ребёнок может оставаться головой в верх, потому что чувтвует её волнение, и ощущать себя тоже неуютно….

Так что, поскольку тут принято, что роды принимает тот же доктор, что и ведёт беременность,поскольку,так уж нам повезло – Марьям оказалась одна из лучших акушерок – часто у неё отменялся обычный приём потому что попадались какие-то трудные роды и немедленно вызывали её, а кроме того, просто по тому, что она так меня понимала и всегда подбадривала и не давала пугаться – я надеялась, что роды пройдут как можно более правильно. А когда, в предпоследний визит я обнаружила что этому обычному иранскому госпиталю присвоено звание роддома, дружелюбного к ребёнку(то есть целиком поддерживающего программу конвенции ВОЗ по грудному вскармливанию,которую я так недавно я читала с удивлением, увлечением и радостью!) – на сердце у меня чуть отлегло и я решила, что это правильный роддом.

И вот – последние недели беременности меня обуревало жуткое нетерпение и хотелось немедленно включится в осуществления этого таинственного и древнего процесса! Но – как там говорят – хочешь насмешить Господа Бога – расскажи ему о своих планах?!

Мы пришли к врачу на обычный рутинный осмотр. Правда шла к концу уже 41 неделя, но я чувствовала что процесс этот может продолжаться бесконечно. И когда в последний раз спрашивала свою докторшу – ну когда ж? Может, хоть к сентябрю? – она лукаво улыбаясь мне ответила – к декабрю – точно родишь!мы даже особо и не собирались в этот день к врачу, жарко, лениво, у мужа заканчиваются последние дни отпуска, взятого с целью помочь мне после родов… Улыбнувшись мне и сказав, как всегда, что всё развивается как надо – то есть отлично, она повела меня на обязательное при всех посещениях узи. Потом заключила – что ей не нравится, что воды стало мало, но ничего страшного не происходит, просто нужно сделать дополнительное обследование. Написав как всегда на направлении «Срочно» она отправила меня в родильное отделение, потому что было уже поздно и поликлиника закрывалась. Там меня подключили к аппарату, который слушает сердце ребёнка. Минут сорок слушали – всё в прядке. Позвонили Марьям. И она отдала распоряжение меня домой не пускать. Так, говорит, «на всякий случай. Что б тебе лишний раз не ездить. Завтра я приду,осмотрю тебя ещё раз и скорее всего отправлю домой до воскресенья».

Всю ночь я оставалась подключена к аппарату для прослушивания сердца и мне поставили капельницу с физраствором. У меня была отдельная палата. На окнах висели удивительно красивые шторки – сами белые, а по ним во всяком беспорядке раскинулись маленькие полевые цветочки. Такие деревенски, простые- синенькие, беложёлтые и красненькие. В промежуток между штор была видна самая большая в мире башня Бурдж Дубай (госпиталь – как один из самых старинных располагается в центре города,впрочем, когда он строился – 30 лет назад, здесь был ещё не центр, а окраина, это место и в путеводителях-то тогдашних называлось «пригород»). Прямо у моей кровати чудесная лампочка с колёсиком – самый небольшой его поворот делает свет чуть ярче или тускнее. А рядом с лампочкой такой шнурочек с кнопочкой на конце, для вызова медсестёр. Поскольку мне грустно и одиноко, я вызываю их почти каждый час – и спрашиваю что-нибудь. То подушку ещё одну, то воды,то мне вдруг померещилось, что из капельницы не бежит ничего, (это была ложная тревога). Каждый раз они приходили не позднее, чем через 5 минут после вызова и без тени недовольства помогали мне, просто разговаривали со мной. Например, рассказывали что мы будем делать завтра – во сколько, где и почему. Или мы просто болтали о жизни – я спрашивала их – откуда они, и пыталась представить себе их страны – Филиппины, Индию, Эфиопию, прекрасный и далёкий Иран. Они в свою очередь тоже меня распрашивали… Да,конечно, в палате был свой отдельный туалет и душ. И естественно холодильник и телевизор, который мне тут же предложили включить. Но как- то не хотелось.

Наконец наступило утро. Как и объясняли мне приветливые медсестрички мы пошли в «Лейбор рум». Наверное, это можно перевести как трудовая комната или комната труда, но попросту говоря такая рабочая комната, наполненная всякой хитрой апаратурой для измерения пульса, дыхания, веса и настроения плода, количества воды и ещё множества другого, там, собственно,  роженица проводит большую часть времени – все схватки, а потом, когда дело подходит к кульминационному моменту её торжественно перевозят в «комнату доставки», т е, само родильное отделение. Муж всё смеялся по поводу того, что домашняя доставка бесплатна (в магазинах, которые привозят свой товар на дом – всегда пишу огромными буквами «Фри хоум деливери», а комната родильная тоже называется «деливери рум»). В комнате этой тихо, из окон льётся солнечный свет, который ещё подчёркивается кружевными медово-жёлтыми шторками, развешеными наподобие балдахина над каждой из имеющихся 4 кроватей, если женщина хочет побыть одна – шторку вокруг неё задёргивают. Там уже лежали две женщины. Одна индусска, что-то бормочущая на своём журчащем языке, и жалобно постанывающая, а вторая тихая полная филиппинка, наполовину задёрнутая золтой шторкой. Я чувствовала себя среди них самозванкой, потому как пришла сюда только на обследование, и ровным счётом ничегшеньки специфического внутри себя не ощущала. Меня опять подключли к аппаратам, измеряющим пульс и дыхание ребёнка. Там была старшая медсестра, высокая и прямая как палка, с такой же палкообразной косой. Вид у неё был очень решительный и немного зверский, что, неудивительно, она дежурила ещё с вечера, но когда она подходила делать всякие осмотры и замеры, то прикосновения были ласковые и осторожные, и, определив, видимо, оытным глазом во мне паникёршу, она непрерывно мне объясняла что делает сейчас, что имено проверяет, как оно у меня, а как должно быть для родов. Процесс потихоньку уже начинался.

Кроме хмурой высокой старшей сестры были ещё две медсестрички рангом пониже, они приносили воду, проверяли исправность аппаратов, глядя на их тёмные брови в разлёт,на  мерное свечение собственного достоинства исходящего от стройных фигурок я подумала, что, верно, они тоже иранки. Когда они заговорили между собой я поняла, что оказалась права – нежный, такой пряный и благоуханный фарси нельзя перепутать ни с каким другим языком!

На стенах комнаты прыгали солнечные блики, над дверью важно висели огрмные часы, а по стенам развешаны огромные плакаты о пользе и необходимости грудного вскармливания, причём ребёнок на одном из них был даже совсем не противный, наоборот, у него был такой нежный, пушистый затылок, что я решила в трудную минуту всё время думать про этот сладкий затылочек, и что, рано или поздно, у меня тоже будет существо с таким от затылочком. Потом в комнату как будто подуло холодным ветром – пришла самая главная врач по родам – немного низкорослая, широкоплечая, на вид ужасно сердитая и деловая. Она ворвалась как вихрь в тихий медовый омут, и принялась тут же отдавать распоряжения, выслушивать показания сестричек, ставших перед ней почти по стойке смирно. В результате решительных боевых началственных  действий к стонущей индуске были срочно вызваны её родственники так как выяснилось, что по-английски она совсем не понимает, хотя, родственики особо не помогли, видимо их версия английского значительно отличалась от иранской. Так и не добишись ответа на вопрос чувствует ли роженица боль регулярно ( никто из собравшхся индусов не смог понять что такое «регулярно» и сколь не билась глав врач, рассказывая про регулярный восход и заход солнца, регулярный график работы, регулярные завтраки, ни искры понимания со стороны индусов это не вызвало), главврач отослала  её куда-то, причём в срочном порядке. Потом, хотя говорили они и на фарси, но я поняла, что речь идёт обо мне, и меня очень смутило часто вылетающее из уст врача слов цезариан, цезариан, но старшая сестричка что-то такое возразила врачу – типа того, что это пациентка Марьям, ей и решать. И врач только хмыкнула, пожав плечами.

 Вообще, их совет, за длинным овальным коричневым столом у окна был немного похож на совет Кутузова в Филях, в роли Кутузова, конечно была врач, а медсёстры были генералами, как карты расположения войск и местности принося главнокомандующему карты рожениц, с ворохам анализов и исследований, и, если сведений было для приянтия решения маловато, они отправлялись на добычу новых, подключая какие то бесчисленные проводки и дачики к своим подопечным. Ко мне же никто не стал приставать, в ожидании Марьям, которая очевидно, была тут на особицу.

Это стало особенно заметно, когда Марьям пришла. Она даже была как будто совсем другого цвета, то есть её одежда, или то как она её носила, или что-то в походке… Войдя, она метнула ободрительный взгляд на меня, «А, привет, ты здесь, ну и отлично!!» и решительно пошла на совет. Сначала причём, по давнишней персидской привычке никогда не говорить ничего прямо, и не начинать сразу с дела, они болтали о чём-то постороннем, и, хотя разговор шёл на фарси, всё равно можо было понять что это что-то вроде здоровье старшей племянницы внучатого деда, потом несколько анегдотов, отчего все весело рассеялись, и только после к делу. Насколько я поняла – старшая врач настаивала на немедленом кесареве, а Марьям упрямилась. Она не меньше меня хотела что бы всё было по правилам, а потому решила рискнуть. Она и меня спросила – «ну, как: хочешь кесарево или ещё немного подождём? Ситуация такая – воды почти все отошли, мы можем попробовать подождать – если что-то пойдёт не так – мы твою девицу мигом вытащим!» – и она показала лёгким движением руки в воздухе так как будто она подхватывает кого-то.

И мы стали ждать. Время шло тягуче и медленно, медовый солнечный свет залива потихоньку комнату. Не говорящая по английски индусска уже уехала рожать. Я лежала и всё ждала – когда же они прийдут – эти схватки… но ничего не чувствовала. Вобщем-то они начинались и  пошли  даже очень быстро, но всё же мои естественные ворота открывались слишком медленно, со страшным скрипом и сипением. Надо сказать честно – мы ждали до последнего – часа 4-5. И только когда волшебный аппарат стал показывать что вода вся выбежала и ребёнок начал задыхаться,  и у него останвливается сердце – мы смирились. Марьям сказала – ничего страшного – сейчас мы её мигом достанем! И вручила мне бумагу- договор на три страницы о возможных последствиях кесарева – я попыталась её осилить – но поскольку по английски я читаю довольно  медленно, а все уже спешили, да ещё первым пунктом там шёл вариант того, что после кесарева отнимаются на всю жизнь ноги – я решила не вдаваться больше в подробности, подписала её и только спросила Марьям – обязательно ли со мной случится всё, о чём там  написано, на что Марьям так весело расхохоталась, что я поняла  - вся эта длиннющая бумага со всеми её устрашающими пунктами не имеет ко мне никакого отношения.

И всё ж таки я рыдала. Рождение ребёнка было безнадёжно испорчено! И все замечательные пункты индейской программы воспитания казались мне абсолютно невыполнимыми в связи  с таким неправильным появлением на свет.. Сестрички меня утешали как могли. Одна – высокая такая, чуть пухловатая и смуглая сказала мне: «я вообще не понимаю – чего ты расстраиваешся! Многие женщины мечтали бы о таком! Обычные роды– дело долгое и поверь – очень болезненное. А так – ты уже через 20 минут увидишь свою дочь!» Мысль про 20 минут меня, конечно, вдохновила – уж очень я истомилась ждать этой встречи – но всё же, всё же, всё же… видя что я продолжаю рыдать санитарки истолковли это по своему и стали меня отвлекать- первое что они спросили – как мы назовём нашу девочку – и я изрядно упарилась повторять это труднопроизносимое для их языка имя и объяснять, что же оно всё – таки значит. «Ну – это вроде как мы её долго ждали,  долго звали-звали, и она наконец-то пришла» – пыталась я сформулировать смуглой сестричке, которая понимала по английски. Уяснив основную мысль мего сбивчивого ответа она ту же принялась переводить её товаркам,  те заулыбались, все порозовели даже как от удовольствия. «Хорошее имя»  – заключили они и одобрительно закивали головами.

«Это значит – отмолённая дочка – данная за молитвы» – смуглянка вдруг поняла как это формулируется по-английски. И тоже заулыбалась довольная. А потом – поскольку дорога в хирургическое ещё не закончилась – они начали лукаво расспашивать меня про нашего котёнка. Всё отделение знало что у нас дома живёт котёнок – потму что первым делом когда видели мои ноги все с ужасом спрашивали – что это? А ноги все от пяток до колен были испещрены множеством мелких царапок – наш рыженький найдёныш как раз вступил в пору скалолазания (это когда котёнок карабкается по вам как по дереву и ему всё равно – в одежде вы или нет, оба наших сташих котика уже благополучно выросли из этой пагубной привычки, думаю через пару-тройку недель или месяцев рыженький Ежик тоже её перерастёт, но как объяснить это сестричкам?) Тем более что в здешних местах бытует мнение- что беременность и последующие дети абсолютно не совместимы с котами и вам всячески объясняют что от котов абсолютно необходимо избавится, знакомые ветеринары обнаруживают у котиков небывалые болезни и тут же предлагают их усыпить, остальные более мягко советуют отдать их кому-нибудь. Так что объяснять было бесполезно, и я сказала только что с котёнком всё хорошо, тогда меня стали спрашивать как его зовут.

 Такие вот банальные и очень простые вопросы оказываются на удвление действенны в ситуации, когда тебе плохо или неуютно, сколько раз сама этим пользовалась, расспрашивая студентов новичков об их семьях, родных городах. Просто произнося имя близкого существа мы как будто получаем от него силу. Правда имя Ежика пришось заменить. Ну, я б с ума сошла им объяснять, что это польское имя, и похоже он на русское название маленького колючего животного, которого я не знаю как зовут по английски. А потому сказала что зовут котёнка как нашего среднего – Шамс – знаю, знаю я, что по арабски это значит солнце – малыш и так у нас рыженький». Поскольку я знаю на английском только довольное корявое с моей точки зрение описание рыжего цвета – «красный» или «оранжевый», что уж совсем как-то нелепо, я сказала, что он у нас золотистый, что в общем-то недалеко от истины. Золотой котик, короче. Все они наши найдёныши – золотые. Так тепло от них на душе!

Правда потом я опять принимаюсь рыдать и подошедшая новая сестра – пожилая, приветливо-строгая, даже форма у неё другая – не белые халаты сестричек, не розовые – ухаживающих за детьми, не зеленоватые – акушерок, и не серые – уборщиц помещений, а тёмно-глубокий синий цвет у её халата, и такая же косынка обрамляет её бледное лицо. «и чего ты рыдаешь?» – спрашивает она. Я нахожу ещё один убийственный довод для печали – « я не смогу кормить грудью после кесарева»- прорыдовываю я, а она делает притворно удивлённые глаза: «Да?! С чего ты взяла? Первый рз об этом слышу! Это вещи абсолютно между собою не связанные. Ещё как будешь!» и хотя я где-то читала о том, что после кесарева молока не бывает, но слова её звучат так убедительно, что одной тревогой становится меньше.

Но вот подбежали хирурги, и я поехали дальше уже с ними. В операционной первая на кого я натнулась была Марьям. Она опять приветственно замахала мне рукой. Носатый дядечка хирург, с проседью на широких щеках, принялся мне объяснять ход операции и особенности наркоза, который они будут вводить. Когда он мне рассказал, что я смогу наблюдать сама «операционный театр» – так уж нелепо звучит это по английски, мне стало совсем смешно. Как будто в подтверждении его слов передо мною натянули шторку- кулису, как будто сейчас над ей, как надеваемые  на руку игрушки, будут выскакивать актёры и начнётся предстваление. Что ж – отнесёмся к этому как к предствалению. Врачу явно быдо жалко комкать рассказ о предстоящем, он с грустью сказал, что обычно, конечно, они рассказывают всё очень пдробно и даже показывают сперва как всё будет, но раз сейчас у нас всё так срочно и совсем не времени – прийдётся приступать. Тем не менее он всё же рассказал про свой чудо наркоз, самый лучший и безвредный, которым, очевидно,  очень гордился и обещал что шов будет очень красивый и маленький! Как тонкая цепочка – вообще никто не заметит!

         Наркоз ставили в позвоночник – сама процедура не самая приятная, но Марьям была рядом и очень меня хвалила. Даже в ладоши похлопала (точно как в театре!)и сказала что всё самое неприятное уже позади. Сначала я всё уверяла их,  что ноги у меня всё чувствуют, а птом – ей Богу- минут через 5 – из-за шторки выпорхнула главная актриса разыгрываемого представления – моя девочка. И хирург подсунул мне под но свои большие часы – вот – в 12 часов 20 минут родилась твоя дочка! – весело сказал он. Девочка показалась сперва немного испачканная кровью. Но минуты через две её принесли уже чистенькую, и мы с ней обнялись и расцеловались, ей выложили мне на грудь и она ткнулась в меня своим мокрым тёплым нсом. Волосы – мягкие-мягкие, и пахнут очень вкусно (её ещё не успели помыть с детским шампунем). В это время бригада рабочих убирала мусор на сцене – за шторкой мне быстро-быстро зашивали живот. И вот  занавес убран – спектакль окончен – скорей- скорей за кулисы – поздравлять приму! Я лежу уже на изготовке, тот же носатый дяечка даёт мне – как космонавту перед стартом – всякие наставления – «через два часа обязательно уже вставай и ходи, ходи! А сейчас – давай – шевели ногами». Я ими  и вправду с удовольствием шевелю,наркоз уже потихоньку отходит, хотя ещё и часу не прошло после перации, никаких особо болезненых ощущений нет, сметают последние остатки декорций и вот-вот уже всех жаждущих пустят за сцену…!

Но – не тут-то было. В этот момент у меня в животе или в боку что-то лопается – наверное – как струна, то самое злосчастное чехвское ружьё, которое всё равно обязательно должно выстрелить, от боли у меня темнеет в глазах – как вспышка, становится очень плохо, а ко мне сбегаются пожалуй все хирурги отделения – их четверо, всё мужчины, кажется иранцев среди них нет, скорее это индусы и, может, ещё сирийцы – коренастые, широкоплечие, носатые. Тут же и моя Марьям, и главные и неглавные сёстры родильного отделения, и ещё какие-то незнакомые сестрички, а из мня хлещет кровь, и заливает вокруг всё, кто-то второпях пытается воткнуть в меня капельницы и я объясняю ему, где лучше это сделать, потому что в одну руку они их поставили 9 – там не так уж много осталось места, что бы все их разместить. Тут –то и становится больно и я кричу, как настоящая роженица, и в какой-то момент ловлю себя на том, что кричу по английски. Типа – «плиз, плиз и май год!» – что ж – весь мир театр!

Потом мне становится очень обидно – вот и рожай теперь детей – если потом приходится помирать, а потом уже так плохо, что я только успеваю подумать – а всё же хорошо, что мой Ванечка теперь останется не один!

Но вот – я спасена. Усталые хирурги и акушерки отирают пот со лба и лужи крови с полу, с моих рук, со стен и шторок, с носилок и прочих вещей. Меня пока никуда не увозят, а просто держат за руку. Я выясняю, как зовут старшую сестру, хотя у неё такое заковыристое имя, что забываю его ту же, а переспрашивать неловко, и что родом она из Шираза и мы начинаем с ней вспоминать этот удивительно прекрасный город! Господи, как же люблю я персидские розы! Неяркое густое солнце, старые башни посреди площади, хасаженной яркими но немного простецкими, и отого особо милыми, почти деревенскими синими-синими и красными-красными цветами, резные балончики и верандочки с полуоптрескавшимися росписями, заколоченые и заброшенные арочки, полуразвалившиеся полукруглые кафешки – остатки былого великолепия, шахского ещё веселья жизни, когда столица Тегера назывался ещё всеми «маленьким восточным Парижем» и в остальных городах Ирана царил европейский свободный, весёлый дух…

Когда я говорю как люблю Иран, в уголках  её глаз поселяется грусть. «Правда?!» с лёгким полувопросом говорит она и в дальнейшей паузе слышится ещё так много. И я разу вспонинаю своих учеиков – англичан, немцев, шотландцев – когда они с восторгом рассказывают мне о том, какая прекрасная страна Россия, я тоже переспрашваю их с грустью «Правда?» -  и так хочется им рассказать сколько неправильности и несправедливости у нас есть, и что нельзя этим восхищаться,  а всем-всем, всем миром надо с этой мерзостью бороться, надо что-то делать.. но как всё это объяснить? Как передать эу жгучую боль и обиду? Тем более ей, наверняка ж в иранском госпитале есть свои сглядатели и добровольные или не очень сообщители – и если начать объяснять правду об Иране – могут пострадать родственники, наверняка оставшиеся в этой великой и несчастной стране…

 Привозят какую-то азебарджанскую очень толстую тётеньку деревенского вида, который только подчёркивает полуразвязавшийся платок. Она ужасно ругается на смеси своего родного и испорченного фарси – там где граничат обе эти страны такая смесь нормальна. Но ребятам хирургам, которые понимают ту адскую смесь, её ругательства заметно не приятны. «Она тоже рожала?» – спрашиваю я медсестру, не отходящую от меня ни на шаг. «Нет, нет -  это авария. На неё наехало такси – охотно меняя довольно опасную тему, объясняет она. Потом подходит хирург. «Ну, и когда теперь мне надо будет вставать?» -  деловито спрашиваю я его. «Ну, часов через 5» – говорит он, но голос его звучит немного растерянно. ( я только на следующий день встала и то с поддержкой трёх сестричек. Зато через пару дней мы уже ездили в гости). «Так почему же мы не едем? Я хочу видеть свою дочь! Мужа» – говорю я. «Сецчас, сейчас – за тобой должны прийти сестры из родильного отделения» – успокаивают меня и даже по голове поглаживают. На самом деле, видимо, они выжидают, что бы удостовериться, что все мои фокусы уже позади….

Мой бледный растрёпанный муж ждёт меня у дверей хирургического отделения. Дочь он уже видел, да, она ему очень понравилась. Мы немного опережаем его и въезжаем в палату первыми.  «Сейчас придёт твой муж- надо подготовиться» – ласково шепчет сестричка, надевает на меня чистую белоснежую рубашку, по моему пятую за этот день, и расчёсывает мне волосы. Ну, вот и муж, и нас оставляют двоих. «привизите мне дочь!- кричу я сестре вдогонку.

Итак, день первый.

Мой вытянувшийся и помолодевший ещё больше Ванечка тревожно вглядывается в меня, огромными своими журавлиными шагами ходит по комнате. И рассказывает, как он нас ждал, как потом его повели смотреть на дочку, а он волновался, что со мной. Так странно это, вечер даже еще не наступил, большие настенные часы напротив моей кровати показывают три, а жизнь уже вся изменилась. и вот приезжает главная прима – на маленькой кроватке с прозрачными бортиками и на колёсиках привозит сестричка нашу дочь. До чего же она маленькая! Конечно, от наверченного на ней пука всяческой одежды она выглядит очень важно и солидно, персиковая шапчка с медведем ей немного велика, и она похожа на филипка. Весь носик – такой маленький – кажется это и не нос вовсе, а просто пуговка, у неё в прыщиках. Видать, жарко было у меня в брюшке…сестричка подкладывает девицу ко мне и показывает как приложить. Естествено с первого раза у нас не получается, и только с помощью сестрички нам удаётся произвести стыквку всех действующих отсеков и турбин. В том числе, конечно, неудобно ещё и потому, что я лежу, и не могу подняться никак, и в каждой руке у меня как у дикообраза пара иголок и капельниц. Девица утыкается своим маленьким вздёрнутым носиком в мою большую грудь и прилежно начинает сосать. «очень хорощая девочка – одобряет её санитарка – такая старательная! И грудь у тебя очень хоошей формы – добавляет она – у вас всё прекрасно получиться». Уходя, сестричка спрашивает меня, когда они будут брать дочку на взвешивание, осмотры педиатра, перепелёнывания – можно ли ей давать смесь из бутылочки, или я хочу кормить её только своим молоком? Только молоком  - отвечаю я. И, как ни странно, они, видимо и вправду ничем не допаивали девицу, отому что она приезжала каждый раз зверски голодная… и вот мы втроём. Медовый свет льётся в окошко, ванечка достаёт телефон и мы звоним родителям. Мамы, конечно, чуть не плачут. Так странно -  они так далеко – у них там другая погода, вокруг злёная трава и высокие деревья, птицы поют, у них у всех свои дела, непростая русская жизнь, хозяйства, строительство, хлопоты, и в то же время это маленькое существо, что доверчиво лежит у меня под боком заставило их проживать с нами вместе каждую минуту этих странных тягучих последних дней… Ван пишет смски друзьям и мы, как в новый год, начинаем получать поздравления со всех концов. Такое ощущение какого-то большого праздника. .И девица кушала, а Ван пил пиво за загородочкой и ел ужин, а мне до завтра ничего было нельзя…а потом девица наелась и Ван взял её на ручки. Так неумело и так бережно. И как будт  воздухе поднявшийся от этого маленького свёрточка принялся устраиваться на соседней кровати, точно как журавлик или аист с малышом в клюве. Длинные ноги свои подогнул, весь собой окутал дочь, и внимательно так, долго её разгядывает. Мне жарко всё время и кондишен на полный холод включён, поэтому Ван в коричневом тёплом свитере, и так к стенке притулился, что от этого совсем питерское настроение возникает, и кажется, что за окном хрустит снег, и дует холодный ветер, и отовсюду пахнет уже ёлками, апельсинами, шуршит золотистая обёртка шоколада..Постепенно темнеет, заводит заунывную песню мулла, иранская мечеть прямо напротив окон, через дорогу. Дома остались некормленные с раннего утра коты, и куча недоделанных дел. Ван убегает,

спасибо! чт ж – будем стараться! тем более что первые пять месяцев жизи нашей девицы пролетели так быстро что хочется пожалуй повторения этого периода, так что може быть, через пару лет мы с мужем и созреем для продолжения…!))

Sofija Shejko, спасибо за Ваш восхитительный рассказ, пишите отлично :) Да, нашим роддомам ещё расти и расти до такого. Такое ощущение, что у нас всё устроено по принципу \"это ж русская женщина, баба (та, что и коня, и в избу горящую), всё стерпит, зачем изголяться\"

Nastay, да, нелегко Вам пришлось. Врачи попались просто садисты какие-то. Но сейчас всё позади. Я перед тем, как на учёт становиться, проконсультировалась у знакомых, к какому врачу лучше пойти. Для родов тоже заранее доктора выбирала. Хотя рожала у врача, которая принимала два раза роды у моей сестры и трижды у её подруги (обе они остались очень довольны), всё же не обошлось без неприятностей. Теперь-то наученная опытом в следующий раз постараюсь недопустить такого.

все правильно, беременным не до скандалов искандалить совсем не хочется. В следующий раз когда вам не будут давать эту книгу жалабную, смело звоните в госконтроль на горячую линию, есливы из РБ. и вообще адо зарание узновать как эта книга выглядит, а то я иногда видела такие тетрадочки разлинованные. так это никакая не жалобная книга, а бумажк чтобы поддтерется. Тк записи в ней ничего не значат и никто ее не смотрит

Ох, Наталья! спасибо огромное! я сама тоже думала куда-нибудь пустить свои сочинения. у меня ещё пара историй в записях есть. но во-первых, всё же надо в божеский вид приводить, вычитывать и тд,  во-вторых, самая -то серъёзная проблема – ну отредакирую я свой рассказ а дальше то что? кому и где он нужен? и кому и как его предложить? ума не приложу.. всё равно, спасибо за добрые слова! приятно когда кому-то нужно то, что делаешь!